Это был длинный черный “линкольн”, полированные бока которого блестели, словно зеркало. Он остановился в десяти футах от заградительной цепи, фары его, словно жадные глаза, сконцентрировались на Бенфилде и его жертвоприношении.
Бенфилд улыбнулся сквозь наполнившие глаза слезы.
Водитель покинул лимузин и подошел к Бенфилду, сопровождаемый молодой женщиной, которую он тут же узнал. У нее были длинные светлые волосы, всклокоченные на ветру и грязное платье. Бенфилд увидел, что водитель – Слуга Голоса, пожилой мужчина в коричневом костюме и белой рубашке. Его длинные седые волосы развевались на ветру, глаза глубоко погрузились в бледно морщинистое лицо. У него была хромающая сутулая походка. Он дошел до цепи и устало сказал Бенфилду:
– Передай ее.
Бенфилд поднял свою жертву выше. Светловолосая девушка улыбнулась и без усилий взяла ее, словно мать, баюкающая ребенка.
– Иди домой,– сказал Бенфилду старик. – На сегодня твоя работа исполнена.
Вдруг глаза светловолосой девушки сверкнули. Она не отрываясь смотрела на поцарапанную руку Бенфилда, потом подняла взгляд и посмотрела ему в лицо.
Улыбка Бенфилда исчезла, словно разбившееся в треснутом зеркале отражение. Он моргнул и протянул к девушке руку.
– Н Е Т! – сказал старик, отводя руку назад, словно для удара. Девушка подалась назад и поспешила вместе со своей добычей к автомашине.
– Уезжай домой,– сказал старик Бенфилду. Потом отвернулся и тоже пошел к “линкольну”.
Лимузин задним ходом выбрался на более просторное место, круто развернулся и исчез, умчавшись вверх по горной дороге.
Бенфилду страстно хотелось последовать за “линкольном”, но Голос тихо зашептал, успокаивая его, давая ему понять, что он им нужен и они оберегают его, снова избавляя Бенфилда от головной боли. Некоторое время он стоял неподвижно, вокруг него свистел и завывал ветер, а потом вернулся к машине. Ведя “фольксваген” вниз, к городу, он включил приемник и настроился на станцию, передающую религиозные гимны. Он крутил руль и подпевал, счастливый и уверенный в том, что воля Мастера будет исполнена.
Солнце взошло над горами Сан–Габриэль, словно красно–апельсиновый взрыв, окрасив небо в серо–голубой цвет, который постепенно перейдет в голубизну по мере того, как вызревает утро. Щупальцы желтоватого тумана стлались низко над грунтом, словно какой–то гигантский осьминог пытался прилипнуть к стенам небоскребов из стали и стекла, или к бетонным стенам пульсирующих кипящей работой фабрик, или к полудюжине шоссе, уже с оживающим движением. Зябкие тени остатки ночной темноты, поспешно скрывались перед лучами солнца, как остатки разбитой армии, бегущей перед наступлением победителя – Солнца.
Энди Палатазин стоял перед открытой дверцей шкафа в спальне и тщательно выбирал галстук на сегодня. На нем были свободные темно–голубые брюки и светло–голубая рубашка с аккуратно отутюженным воротничком. Он остановил выбор на зеленом с голубыми и красными крапинками галстуке, потом вышел в коридор, облокотясь слегка о перила лестницы. Он слышал позвякивание посуды в кухне внизу, где Джоанна готовила завтрак. Оттуда доносился аппетитный запах жаренных сосисок в картошке, от которого во рту сразу появилась слюна. Он позвал жену:
– Джо, погляди на меня!
Джоанна тут же вышла из кухни. Ее седеющие волосы были стянуты на затылке в плотный узел. На ней был темно–зеленый халат, на ногах – шлепанцы.
– Ну–ка, ну–ка,– сказала она.
Энди поднял галстук, выставляя его на обозрение и одновременно вопросительно приподнял брови.
– Ишонию,– сказала жена,– отвратительно, особенно с этой рубашкой. Надень темно–голубой.
– На нем пятно.
– Тогда вот тот, в сине–красную полоску.
– Этот мне не нравится.
– Потому что его подарил тебе мой брат! – пробормотала она и покачала головой.
– А чем тебе этот не по вкусу? – Он качал рукой, и зеленый галстук шевелился, как змея.
– Ничем… надевай, если хочешь быть похожим на клоуна. Но… он тебе… не идет! – Она втянула носом воздух. – Картошка подгорела! Видишь, что ты наделал!
Она стремительно повернулась и исчезла на кухне.
– Твой брат тут не причем! – крикнул он вслед. Он услышал ответ, но не смог разобрать слов, поэтому пожал плечами и вернулся обратно в спальню. Взгляд упал на кресло–качалку возле окна и он некоторое время стоял, глядя на него. Потом подошел к креслу, толстыми пальцами толкнул один из подлокотников. Кресло тихо заскрипело, покачиваясь. “Неужели прошлой ночью мне приснился сон. Мама умерла, похоронена и покоится в мире”.
Он тяжело вздохнул, посмотрел на зеленый галстук, который он продолжал сжимать в руке, и подошел к платяному шкафу.
Он повесил галстук обратно на вешалку, потом посмотрел на полосатый галстук, который ему подарил брат Джо, адвокат, в день святого Стефания. “Ни за что”,– упрямо подумал он. Он нашел другой галстук, который не надевал уже несколько месяцев. Ярко–красный с голубыми горошинами. Он был погребен в самой глубине полки, очевидно, это намеренно сделала Джоанна. Когда–нибудь она исполнит свою угрозу и сожжет их все! Надев галстук и затянув узел, он случайно остановил взгляд на самой верхней полке, где под старыми сплющенными шляпами с жалкими перьями, прикрепленными к лентам тульи, лежала плоская коробка, Энди быстро отвел взгляд в сторону и закрыл дверцу шкафа.
Джоанна начала расставлять тарелки для завтрака на столе в их маленькой уютной кухне. Стол стоял у окна, выходившего в сад. В кухню вошел Энди, благоухая лосьоном “Виталис” и “Оулд Спайс”. Джоанна подняла голову, хотела улыбнуться ему, потом увидела галстук, который выбрал на этот день ее муж, и сказала: